Анализ сборника и.с. тургенева «записки охотника» с позиционной точки зрения

1. Они ехали по широкой дороге, по обе стороны которой росли деревья. 2. Оба, я и мой брат, были молоды и сильны. 3. Передай это сообщение папе или маме, боюсь, я не увижу ни того, ни другого. 4. Ты не можешь взять с собой оба моих фотоаппарата. 5. Они оба служат в армии. 6. Она либо очень больна, либо ушла. В любом случае мы не можем открыть дверь. 7. Каждую минуту мальчик выглядывал в окно. 8. Я помню каждый дом на нашей улице. 9. Двое из них не смогли прийти, но каждый имел серьезную причину. 10. Они осматривали каждый экспонат в музее с большим интересом. 11. В гостинице есть две свободные комнаты, можете занять любую. 12. В каждом конце коридора была дверь. 13. Какую мне взять книгу, я не читал ни ту, ни другую. – Возьмите любую, обе интересные.

1. Они ехали по широкой дороге, по обе стороны которой росли деревья. 2. Оба, я и мой брат, были молоды и сильны. 3. Передай это сообщение папе или маме, боюсь, я не увижу ни того, ни другого. 4. Ты не можешь взять с собой оба моих фотоаппарата. 5. Они оба служат в армии. 6. Она либо очень больна, либо ушла. В любом случае мы не можем открыть дверь. 7. Каждую минуту мальчик выглядывал в окно. 8. Я помню каждый дом на нашей улице. 9. Двое из них не смогли прийти, но каждый имел серьезную причину. 10. Они осматривали каждый экспонат в музее с большим интересом. 11. В гостинице есть две свободные комнаты, можете занять любую. 12. В каждом конце коридора была дверь. 13. Какую мне взять книгу, я не читал ни ту, ни другую. – Возьмите любую, обе интересные.

Определить язык Клингонский Клингонский (pIqaD) азербайджанский албанский английский арабский армянский африкаанс баскский белорусский бенгальский болгарский боснийский валлийский венгерский вьетнамский галисийский греческий грузинский гуджарати датский зулу иврит игбо идиш индонезийский ирландский исландский испанский итальянский йоруба казахский каннада каталанский китайский китайский традиционный корейский креольский (Гаити) кхмерский лаосский латынь латышский литовский македонский малагасийский малайский малайялам мальтийский маори маратхи монгольский немецкий непали нидерландский норвежский панджаби персидский польский португальский румынский русский себуанский сербский сесото словацкий словенский суахили суданский тагальский тайский тамильский телугу турецкий узбекский украинский урду финский французский хауса хинди хмонг хорватский чева чешский шведский эсперанто эстонский яванский японский Клингонский Клингонский (pIqaD) азербайджанский албанский английский арабский армянский африкаанс баскский белорусский бенгальский болгарский боснийский валлийский венгерский вьетнамский галисийский греческий грузинский гуджарати датский зулу иврит игбо идиш индонезийский ирландский исландский испанский итальянский йоруба казахский каннада каталанский китайский китайский традиционный корейский креольский (Гаити) кхмерский лаосский латынь латышский литовский македонский малагасийский малайский малайялам мальтийский маори маратхи монгольский немецкий непали нидерландский норвежский панджаби персидский польский португальский румынский русский себуанский сербский сесото словацкий словенский суахили суданский тагальский тайский тамильский телугу турецкий узбекский украинский урду финский французский хауса хинди хмонг хорватский чева чешский шведский эсперанто эстонский яванский японский Источник: Цель:

Результаты (английский ) 1:

1. They were travelling along the wide road, on both sides of which have grown trees. 2. Both my brother and I were young and strong. 3. Pass this message to Daddy or Mommy, I"m afraid I see neither. 4. you can"t take with you both my camera. 5. They both serve in the army. 6. It"s either very sick or gone. In any case, we cannot open the door. 7. Every minute boy peeking in the window. 8. I remember every house on our street. 9. Two of them couldn"t come, but everyone had a serious cause. 10. They examined every exhibit in the Museum with great interest. 11. In the hotel there are two free rooms, can take any. 12. At each end of the corridor was a door. 13. How do I get a book I haven"t read nor one nor the other. -Take any two interesting.

переводится, пожалуйста, подождите..

Результаты (английский ) 2:

1. They drove along the wide road on both sides of which were trees. 2. Both my brother and I were young and strong. 3. Pass this message the Pope or my mother, I"m afraid I do not see neither one nor the other. 4. You can not take with both my camera. 5. They both serve in the army. 6. It is either very sick or gone. In any case, we can not open the door. 7. Every minute a boy peeking out of the window. 8. I remember every house on our street. 9. Two of them could not come, but everyone had a good reason. 10. They examined each exhibit in a museum with great interest. 11. The hotel has two free rooms, you can take any. 12. At each end of the corridor was a door. 13. What do I get a book I have not read neither one nor the other. - Take any, both interesting.

Иван Сергеевич Тургенев

КАСЬЯН С КРАСИВОЙ МЕЧИ

Я возвращался с охоты в тряской тележке и, подавленный душным зноем летнего облачного дня (известно, что в такие дни жара бывает иногда еще несноснее, чем в ясные, особенно когда нет ветра), дремал и покачивался, с угрюмым терпением предавая всего себя на съедение мелкой белой пыли, беспрестанно поднимавшейся с выбитой дороги из-под рассохшихся и дребезжавших колес, - как вдруг внимание мое было возбуждено необыкновенным беспокойством и тревожными телодвижениями моего кучера, до этого мгновения еще крепче дремавшего, чем я. Он задергал вожжами, завозился на облучке и начал покрикивать на лошадей, то и дело поглядывая куда-то в сторону. Я осмотрелся. Мы ехали по широкой распаханной равнине; чрезвычайно пологими, волнообразными раскатами сбегали в нее невысокие, тоже распаханные холмы; взор обнимал всего каких-нибудь пять верст пустынного пространства; вдали небольшие березовые рощи своими округленно-зубчатыми верхушками одни нарушали почти прямую черту небосклона. Узкие тропинки тянулись по полям, пропадали в лощинках, вились по пригоркам, и на одной из них, которой в пятистах шагах впереди от нас приходилось пересекать нашу дорогу, различил я какой-то поезд. На него-то поглядывал мой кучер.

Это были похороны. Впереди, в телеге, запряженной одной лошадкой, шагом ехал священник; дьячок сидел возле него и правил; за телегой четыре мужика, с обнаженными головами, несли гроб, покрытый белым полотном; две бабы шли за гробом. Тонкий, жалобный голосок одной из них вдруг долетел до моего слуха; я прислушался: она голосила. Уныло раздавался среди пустых полей этот переливчатый, однообразный, безнадежно-скорбный напев. Кучер погнал лошадей: он желал предупредить этот поезд. Встретить на дороге покойника - дурная примета. Ему действительно удалось проскакать по дороге прежде, чем покойник успел добраться до нее; но мы еще не отъехали и ста шагов, как вдруг нашу телегу сильно толкнуло, она накренилась, чуть не завалилась. Кучер остановил разбежавшихся лошадей, нагнулся с облучка, посмотрел, махнул рукой и плюнул.

Что там такое? - спросил я.

Кучер мой слез молча и не торопясь.

Да что такое?

Ось сломалась… перегорела, - мрачно отвечал он и с таким негодованием поправил вдруг шлею на пристяжной, что та совсем покачнулась было набок, однако устояла, фыркнула, встряхнулась и преспокойно начала чесать себе зубом ниже колена передней ноги.

Я слез и постоял некоторое время на дороге, смутно предаваясь чувству неприятного недоумения. Правое колесо почти совершенно подвернулось под телегу и, казалось, с немым отчаянием поднимало кверху свою ступицу.

Что теперь делать? - спросил я наконец.

Вон кто виноват! - сказал мой кучер, указывая кнутом на поезд, который успел уже свернуть на дорогу и приближался к нам, - уж я всегда это замечал, - продолжал он, - это примета верная - встретить покойника… Да.

И он опять обеспокоил пристяжную, которая, видя его нерасположение и суровость, решилась остаться неподвижною и только изредка и скромно помахивала хвостом. Я походил немного взад и вперед и опять остановился перед колесом.

Между тем покойник нагнал нас. Тихо свернув с дороги на траву, потянулось мимо нашей телеги печальное шествие. Мы с кучером сняли шапки, раскланялись с священником, переглянулись с носильщиками. Они выступали с трудом; высоко поднимались их широкие груди. Из двух баб, шедших за гробом, одна была очень стара и бледна; неподвижные ее черты, жестоко искаженные горестью, хранили выражение строгой, торжественной важности. Она шла молча, изредка поднося худую руку к тонким ввалившимся губам. У другой бабы, молодой женщины лет двадцати пяти, глаза были красны и влажны, и все лицо опухло от плача; поравнявшись с нами, она перестала голосить и закрылась рукавом… Но вот покойник миновал нас, выбрался опять на дорогу, и опять раздалось ее жалобное, надрывающее душу пение. Безмолвно проводив глазами мерно колыхавшийся гроб, кучер мой обратился ко мне.

Это Мартына-плотника хоронят, - заговорил он, - что с Рябой.

А ты почему знаешь?

Я по бабам узнал. Старая-то - его мать, а молодая - жена.

Он болен был, что ли?

Да… горячка… Третьего дня за дохтуром посылал управляющий, да дома дохтура не застали… А плотник был хороший; зашибал маненько, а хороший был плотник. Вишь, баба-то его как убивается… Ну, да ведь известно: у баб слезы-то некупленные. Бабьи слезы та же вода… Да.

И он нагнулся, пролез под поводом пристяжной и ухватился обеими руками за дугу.

Однако, - заметил я, - что ж нам делать?

Кучер мой сперва уперся коленом в плечо коренной, тряхнул раза два дугой, поправил седелку, потом опять пролез под поводом пристяжной и, толкнув ее мимоходом в морду, подошел к колесу - подошел и, не спуская с него взора, медленно достал из-под полы кафтана тавлинку, медленно вытащил за ремешок крышку, медленно всунул в тавлинку своих два толстых пальца (и два-то едва в ней уместились), помял-помял табак, перекосил заранее нос, понюхал с расстановкой, сопровождая каждый прием продолжительным кряхтением, и, болезненно щурясь и моргая прослезившимися глазами, погрузился в глубокое раздумье.

Ну, что? - проговорил я наконец.

Кучер мой бережно вложил тавлинку в карман, надвинул шляпу себе на брови, без помощи рук, одним движением головы, и задумчиво полез на облучок.

Куда же ты? - спросил я его не без изумления.

Извольте садиться, - спокойно отвечал он и подобрал вожжи.

Да как же мы поедем?

Уж поедем-с.

Да ось…

Извольте садиться.

Да ось сломалась…

Сломалась-то она сломалась; ну, а до выселок доберемся… шагом, то есть. Тут вот за рощей направо есть выселки, Юдиными прозываются.

Я возвращался с охоты в тряской тележке и, подавленный душным зноем летнего облачного дня (известно, что в такие дни жара бывает иногда еще несноснее, чем в ясные, особенно когда нет ветра), дремал и покачивался, с угрюмым терпением предавая всего себя на съедение мелкой белой пыли, беспрестанно поднимавшейся с выбитой дороги из-под рассохшихся и дребезжавших колес, - как вдруг внимание мое было возбуждено необыкновенным беспокойством и тревожными телодвижениями моего кучера, до этого мгновения еще крепче дремавшего, чем я. Он задергал вожжами, завозился на облучке и начал покрикивать на лошадей, то и дело поглядывая куда-то в сторону. Я осмотрелся. Мы ехали по широкой распаханной равнине; чрезвычайно пологими, волнообразными раскатами сбегали в нее невысокие, тоже распаханные холмы; взор обнимал всего каких-нибудь пять верст пустынного пространства; вдали небольшие березовые рощи своими округленно-зубчатыми верхушками одни нарушали почти прямую черту небосклона. Узкие тропинки тянулись по полям, пропадали в лощинках, вились по пригоркам, и на одной из них, которой в пятистах шагах впереди от нас приходилось пересекать нашу дорогу, различил я какой-то поезд. На него-то поглядывал мой кучер.

Это были похороны. Впереди, в телеге, запряженной одной лошадкой, шагом ехал священник; дьячок сидел возле него и правил; за телегой четыре мужика, с обнаженными головами, несли гроб, покрытый белым полотном; две бабы шли за гробом. Тонкий, жалобный голосок одной из них вдруг долетел до моего слуха; я прислушался: она голосила. Уныло раздавался среди пустых полей этот переливчатый, однообразный, безнадежно-скорбный напев. Кучер погнал лошадей: он желал предупредить этот поезд. Встретить на дороге покойника - дурная примета. Ему действительно удалось проскакать по дороге прежде, чем покойник успел добраться до нее; но мы еще не отъехали и ста шагов, как вдруг нашу телегу сильно толкнуло, она накренилась, чуть не завалилась. Кучер остановил разбежавшихся лошадей, нагнулся с облучка, посмотрел, махнул рукой и плюнул.

Что там такое? - спросил я.

Кучер мой слез молча и не торопясь.

Да что такое?

Ось сломалась… перегорела, - мрачно отвечал он и с таким негодованием поправил вдруг шлею на пристяжной, что та совсем покачнулась было набок, однако устояла, фыркнула, встряхнулась и преспокойно начала чесать себе зубом ниже колена передней ноги.

Я слез и постоял некоторое время на дороге, смутно предаваясь чувству неприятного недоумения. Правое колесо почти совершенно подвернулось под телегу и, казалось, с немым отчаянием поднимало кверху свою ступицу.

Что теперь делать? - спросил я наконец.

Вон кто виноват! - сказал мой кучер, указывая кнутом на поезд, который успел уже свернуть на дорогу и приближался к нам, - уж я всегда это замечал, - продолжал он, - это примета верная - встретить покойника… Да.

И он опять обеспокоил пристяжную, которая, видя его нерасположение и суровость, решилась остаться неподвижною и только изредка и скромно помахивала хвостом. Я походил немного взад и вперед и опять остановился перед колесом.

Между тем покойник нагнал нас. Тихо свернув с дороги на траву, потянулось мимо нашей телеги печальное шествие. Мы с кучером сняли шапки, раскланялись с священником, переглянулись с носильщиками. Они выступали с трудом; высоко поднимались их широкие груди. Из двух баб, шедших за гробом, одна была очень стара и бледна; неподвижные ее черты, жестоко искаженные горестью, хранили выражение строгой, торжественной важности. Она шла молча, изредка поднося худую руку к тонким ввалившимся губам. У другой бабы, молодой женщины лет двадцати пяти, глаза были красны и влажны, и все лицо опухло от плача; поравнявшись с нами, она перестала голосить и закрылась рукавом… Но вот покойник миновал нас, выбрался опять на дорогу, и опять раздалось ее жалобное, надрывающее душу пение. Безмолвно проводив глазами мерно колыхавшийся гроб, кучер мой обратился ко мне.

Это Мартына-плотника хоронят, - заговорил он, - что с Рябой.

А ты почему знаешь?

Я по бабам узнал. Старая-то - его мать, а молодая - жена.

Он болен был, что ли?

Да… горячка… Третьего дня за дохтуром посылал управляющий, да дома дохтура не застали… А плотник был хороший; зашибал маненько, а хороший был плотник. Вишь, баба-то его как убивается… Ну, да ведь известно: у баб слезы-то некупленные. Бабьи слезы та же вода… Да.

И он нагнулся, пролез под поводом пристяжной и ухватился обеими руками за дугу.

Однако, - заметил я, - что ж нам делать?

Кучер мой сперва уперся коленом в плечо коренной, тряхнул раза два дугой, поправил седелку, потом опять пролез под поводом пристяжной и, толкнув ее мимоходом в морду, подошел к колесу - подошел и, не спуская с него взора, медленно достал из-под полы кафтана тавлинку, медленно вытащил за ремешок крышку, медленно всунул в тавлинку своих два толстых пальца (и два-то едва в ней уместились), помял-помял табак, перекосил заранее нос, понюхал с расстановкой, сопровождая каждый прием продолжительным кряхтением, и, болезненно щурясь и моргая прослезившимися глазами, погрузился в глубокое раздумье.

Ну, что? - проговорил я наконец.

Кучер мой бережно вложил тавлинку в карман, надвинул шляпу себе на брови, без помощи рук, одним движением головы, и задумчиво полез на облучок.

Куда же ты? - спросил я его не без изумления.

Извольте садиться, - спокойно отвечал он и подобрал вожжи.

Да как же мы поедем?

Уж поедем-с.

Да ось…

Извольте садиться.

Да ось сломалась…

Сломалась-то она сломалась; ну, а до выселок доберемся… шагом, то есть. Тут вот за рощей направо есть выселки, Юдиными прозываются.

И ты думаешь, мы доедем?

Кучер мой не удостоил меня ответом.

Я лучше пешком пойду, - сказал я.

Как угодно-с…

И он махнул кнутом. Лошади тронулись.

Мы действительно добрались до выселков, хотя правое переднее колесо едва держалось и необыкновенно странно вертелось. На одном пригорке оно чуть-чуть не слетело; но кучер мой закричал на него озлобленным голосом, и мы благополучно спустились.

«Записки охотника» представляют собой цикл, состоящий из двадцати пяти небольших прозаических произведений. По своей форме это очерки, рассказы и новеллы. Очерки («Хорь и Калиныч», «Однодворец Овсянников», «Малиновая вода», «Лебедянь», «Лес и степь»), как правило, не имеют разработанного сюжета, содержат в себе портрет, параллельную характеристику нескольких героев, картинки быта, пейзаж, зарисовки русской природы. Рассказы («Мой сосед Радилов», «Контора», «Гамлет Щигровского уезда» и др.) построены на определенном, иногда очень сложном сюжете. Весь цикл рассказан охотником, который повествует о своих наблюдениях, встречах, приключениях.

В 40-50-е годы XIX века И. С. Тургенев создал ряд небольших по объему прозаических произведений, объединенных в один сборник под названием «Записки охотника». В отличие от большинства писателей того времени, изображающих крестьян безликой серой массой, автор в каждом очерке отмечает какую-либо особенную черту крестьянской жизни, поэтому все произведения, объединенные в сборник, и дали яркую и многогранную картину крестьянского мира. Этот цикл сразу принес автору известность. Во всех рассказах присутствует один и тот же главный герой - Петр Петрович. Это дворянин из села Спасского, заядлый охотник. Именно он и рассказывает о случаях, произошедших с ним во время своих походов. Причем Тургенев наделил его наблюдательностью и вниманием, что помогает рассказчику точнее разобраться в различных ситуациях и полнее передать их читателю.

Страстно любивший природу, Тургенев широко пользовался в «Записках охотника» описаниями природы, которые составляют ярчайшие страницы в истории русского литературного пейзажа. Тургенев относился к природе, как к стихийной силе, живущей самостоятельной жизнью. Пейзажи Тургенева конкретны и овеяны переживаниями рассказчика и действующих лиц, они динамичны и тесно связаны с действием.

Чтобы определить, какую роль играет каждый эпизод с описанием природы для всего сборника, для начала уясним, что же такое природа в широком, общепринятом смысле.

Свободная энциклопедия дает такое определение природы. Природа - материальный мир Вселенной, в сущности - основной объект изучения науки. В быту слово «природа» часто употребляется в значении естественная среда обитания (всё, что не создано человеком).

В. И. Даль понимает это понятие как «естество, все вещественное, вселенная, все мирозданье, все зримое, подлежащее пяти чувствам; но более наш мир, земля, со всем созданным на ней; противополагается Создателю… Все природные или естественные произведенья на земле, три царства (или, с человеком, четыре), в первобытном виде своем, противопоставлено искусству, делу рук человеческих.».

В философском словаре есть следующее определение природы. Природа - в широком смысле - все сущее, весь мир в многообразии его форм; употребляется в одном ряду с понятиями: материя, универсум, Вселенная. 2) Объект естествознания. 3) Совокупность естественных условий существования человеческого общества; ""вторая природа"" - созданные человеком материальные условия его существования. Осуществление обмена веществ между человеком и природой - закон, регулирующий общественное производство, условие самой человеческой жизни. Совокупная деятельность общества оказывает все более заметное влияние на природу, что требует установления их гармоничного взаимодействия.

Как видим, все определения уточняют, что природа - все то, что не создано человеком. Для Тургенева же природа - главная стихия, она подчиняет себе человека и формирует его внутренний мир. Русский лес, в котором «лепечут статные осины», «могучий дуб стоит, как боец, подле красивой липы», да необозримая степь - это главные стихии, определяющие в «Записках охотника» национальные черты русского человека. Это совершенно соответствует общей тональности цикла. Подлинным спасением для людей оказывается природа. Если в первом очерке-прологе повествователь просил обратить внимание на мужиков, то заключительный рассказ является лирическим признанием автора в любви к природе, «fur sich», как он сам шутливо говорит, прощаясь с читателем. У Тургенева природа - это вместилище всего и всех. При этом, все описания природы делятся на две группы: внешние проявления природы (объекты ландшафта, животные, погода и природные стихии) и скрытые, или неявные (деятельность человека, связанная с природой, влияние природы на быт и жизнедеятельность крестьянина).

Эту книгу вполне модно было назвать книгой о природе и о человеке в природе. Даже если герои не соотносятся с природой, все равно повествование о них не обходится без хотя бы мимоходом упомянутых пейзажей. Неслучайно поэтому сборник заканчивается поэтическим гимном природе «Лес и степь». Несомненно, главным эстетическим звеном всех новелл является рассказчик, «странный человек». А главное в нем - образ дан вне общественной цивилизации, как человек природы, неразрывно связанный с нею. Его душа, его духовный мир заполнены природой. И через эту природно-эстетическую призму и преломляются все истории, о которых он повествует. Тургенев «приходил к признанию включенности человеческой личности в общий поток мировой жизни, к признанию единства человека и природы».

Такое единство «странного охотника» с природой, такое эстетическое единство «Записок охотника» через многочисленные пейзажи напоминает учение Жан-Жака Руссо о «естественном человеке». Тургенев, вслед за Руссо, утверждает, что природа создала всех людей равными и только общественные институты создают проблему социального неравенства. Общественная несвобода искажает естественную, природную сущность человека, нравственно калечит его. Драма человека в том, по Тургеневу, что он выпал из природного единства. Тургенев рассматривает проблему «естественного человека» в философском, общечеловеческом нравственном аспекте. Выпадение из природного единства человека делает его либо нравственно уродливым, либо совершенно несчастным. И Тургенев в «Записках охотника» пытается показать, как нравственно красив «естественный человек», связанный с природой.

В качестве «материала» для лингвистического анализа в нашей работе мы выбрали сборник рассказов «Записки охотника» И. Тургенева. Данный сборник мы исследуем с позиции композиции художественного текста.

Рассказы Тургенева практически все содержат в себе прямую речь и диалоги. Особым исключением является рассказ «Лес и степь», в котором автор ведет незримый диалог с читателем, нет прямого обращения к какому-либо лицу, нет формального выделения прямой речи (кавычки), диалог не несет в себе особой смысловой нагрузки.

Весь сборник Тургенева - это субъективное повествование, так как есть прямая авторская оценка событий, действующих лиц, повествующий автор судит только о том, что известно ему; широко употребление слов с основным эмоционально-оценочным значением типа «люблю», «хороший человек»: «В качестве охотника посещая Жиздринский уезд, сошелся я в поле и познакомился с одним калужским мелким помещиком, Полутыкиным, страстным охотником и, следовательно, отличным человеком» («Хорь и Калиныч»).

Субъективное повествование высказывает прямо авторскую точку зрения, которая часто является полемичной по отношению к точке зрения читателя. В этом смысле Тургенев не заставляет читателя думать так же, как и он; его ненавязчивое повествование дает возможность читателю самому дать оценку описываемому лицу или событиям.

В сборнике рассказов И. Тургенева наблюдается синтез всех трех типов речи: «В этих хоромах жили богатые помещики, и всё у них шло своим порядком, как вдруг, в одно прекрасное утро, вся эта благодать сгорела дотла. Господа перебрались в другое гнездо; усадьба запустела. Обширное пепелище превратилось в огород, кое-где загроможденный грудами кирпичей, остатками прежних фундаментов. Из уцелевших бревен на скорую руку сколотили избенку, покрыли ее барочным тесом, купленным лет за десять для построения павильона на готический манер, и поселили в ней садовника Митрофана с женой Аксиньей и семью детьми. Митрофану приказали поставлять на господский стол, за полтораста верст, зелень и овощи; Аксинье поручили надзор за тирольской коровой, купленной в Москве за большие деньги, но, к сожалению, лишенной всякой способности воспроизведения и потому со времени приобретения не дававшей молока; ей же на руки отдали хохлатого дымчатого селезня, единственную «господскую» птицу; детям, по причине малолетства, не определили никаких должностей, что, впрочем, нисколько не помешало им совершенно облениться» («Малиновая вода»); «Я осмотрелся. Мы ехали по широкой распаханной равнине; чрезвычайно пологими, волнообразными раскатами сбегали в нее невысокие, тоже распаханные холмы; взор обнимал всего каких-нибудь пять верст пустынного пространства; вдали небольшие березовые рощи своими округленно-зубчатыми верхушками одни нарушали почти прямую черту небосклона. Узкие тропинки тянулись по полям, пропадали в лощинках, вились по пригоркам» («Касьян с Красивой Мечи»); «Охота с ружьем и собакой прекрасна сама по себе, fьr sich, как говаривали в старину; по, положим, вы не родились охотником: вы всё-таки любите природу; вы, следовательно, не можете не завидовать нашему брату...» («Лес и степь»).

3 рассказа сборника («Мой сосед Радилов», «Бежин луг», «Свидание») начинаются с описания природы. Здесь формируется стилистическая доминанта художественного текста, представляется время и место действия.

Все рассказы сборника Тургенева озаглавлены. Их можно разделить на две группы. В первую группу входят рассказы, имеющие в совеем заглавии имя (или имена собственные). Это могут быть имена, фамилии, клички людей, географические объекты (названия деревень и городов). В эту группу входят 15 рассказов: «Хорь и Калиныч», «Ермолай и мельничиха», «Малиновая вода», «Мой сосед Радилов», «Однодворец Овсянников», «Льгов», «Бежин луг», «Касьян с Красивой Мечи», «Бирюк», «Лебедянь». «Татьяна Борисовна и ее племянник», «Петр Петрович Каратаев», «Гамлет Щигровского уезда», «Чертопханов и Недопюскин», «Конец Чертопханова». Из названия становится ясно, где будет происходить событие или о ком пойдет речь в рассказе. Вторую группу составляют рассказы, имеющие в своем заглавии имена нарицательные: «Уездный лекарь», «Бурмистр», «Контора», «Два помещика», «Смерть», «Певцы», «Свидание», «Живые мощи», «Стучит», «Лес и степь». Несмотря на то, что в этих заглавиях нет прямого отношения к лицу или месту действия, все же не трудно догадаться, о чем пойдет речь в рассказе. Являясь в лингвистическом аспекте словом, словосочетанием или предложением, заглавие отвечает на один из актуальных вопросов художественного текста. Кто? Что? «Петр Петрович Каратаев», «Смерть»; Где? «Лебедянь», «Бежин луг», «Контора»; Что происходит? «Свидание», «Стучит» и т.д.

Тургенев в своем сборнике практически не использует эпиграфы. Исключением разве можно считать рассказы «Живые мощи» и «Лес и степь». По эпиграфам сразу можно понять, о ком или о чем пойдет речь:

Край родной долготерпенья -

Край ты русского народа!

Ф. Тютчев. («Живые мощи»).

И понемногу начало назад

Его тянуть: в деревню, в темный сад,

Где липы так огромны, так тенисты,

И ландыши так девственно душисты,

Где круглые ракиты над водой

С плотины наклонились чередой,

Где тучный дуб растет над тучной нивой,

Где пахнет конопелью да крапивой...

Туда, туда, в раздольные поля,

Где бархатом чернеется земля,

Где рожь, куда ни киньте вы глазами,

Струится тихо мягкими волнами.

И падает тяжелый желтый луч

Из-за прозрачных, белых, круглых туч;

Там хорошо

(Из поэмы, преданной сожжению) («Лес и степь»).

Весь сборник рассказов И. Тургенева можно представить в таблице, где наглядно видно, сколько слов в отдельно взятом рассказе и в каждом из эпизодов. Для удобства мы разделили в каждом рассказе эпизоды с описанием природы и без описания. Из таблицы понятно, сколько эпизодов и каков их размер.

лингвистический анализ рассказ тургенев

Таблица 1 - Количество слов в эпизодах

Но по этой таблице невозможно определить, где располагаются эпизоды с описанием природы. Для этого служит линейная модель художественного текста - отрезок прямой линии, разделенный на пропорции с обозначенными сильными позициями. Для каждого рассказа текста существует своя линейная модель [Корбут - 33; 76] (Приложение 1.).

Путем математических вычислений мы можем найти координату для любого эпизода. Результат этих вычислений представим в таблице (в электронном виде), где каждый эпизод отдельно пронумерован и имеет две величины - начало и конец, обозначенные единицами. Остальные координаты, не относящиеся к данному эпизоду с описанием природы, обозначены нулями.

«Мы ехали по широкой распаханной равнине; чрезвычайно пологими, волнообразными раскатами сбегали в нее невысокие, тоже распаханные холмы; взор обнимал всего каких-нибудь пять верст пустынного пространства; вдали небольшие березовые рощи своими округленно-зубчатыми верхушками одни нарушали почти прямую черту небосклона. Узкие тропинки тянулись по полям, пропадали в лощинках, вились по пригоркам, и на одной из них, которой в пятистах шагах впереди от нас приходилось пересекать нашу дорогу, различил я какой-то поезд...»

Я прочитал этот отрывок Ивану Ивановичу Байдину, главному инженеру Тульского управления мелиорации и водного хозяйства, и с удовольствием заметил, что хотя с момента опубликования рассказа «Касьян с Красивой Мечи» прошло сто с лишним лет, однако пейзаж здешних мест в общем-то не изменился. Та же распаханная, с густым синим отливом земля, те же холмы и перелески, тронутые осенью, та же усыпанная хрустящими листьями тропа...

Картина, которая открывалась перед нами, за исключением некоторых деталей, действительно почти совпадала с тургеневским текстом.

— Ну а «поезд»? — спросил Иван Иванович, и его пышные казацкие усы выразили недоумение. — Автор, насколько я помню, подразумевает под ним похоронную процессию, сопровождаемую скорбным плачем... Мы же с вами видим иную картину, — он сделал жест в сторону шоссе, по которому катили автомашины, груженные сахарной свеклой... (Между прочим, один из грузовиков подвез и нас с Байдиным: главному инженеру облводхоза нужно было выбрать места водозабора на Красивой Мече, осмотреть новые участки, где будут корчевать кустарник, проверить гидрометрические посты. А я сопровождал его в этой поездке.)

— Процессия у Тургенева, — не сдавался я, — это случайный элемент в пейзаже. Уверен, если бы у него была возможность снова побывать в этих местах, он бы узнал их с первого взгляда. Я имею в виду природу, ландшафт...

— Узнал бы, да не совсем, — упрямо возразил Байдин. Он сошел с тропинки и повернул в сторону Красивой Мечи, поддевая носками сапог слежавшуюся багряную листву, отчего она пахла еще более остро и пряно. Молодая рощица, амфитеатром спускающаяся к реке, тонула в желтых и красных волнах вызревшей осени. Небо было бирюзовое, чуть мерцающее, с переходом в размытую голубизну. И такими же голубоватыми, бирюзовыми выглядели отсюда дальние поля озимых, когда на них падало солнце.

— Узнал бы, да не совсем, — по-прежнему упорствовал главный инженер, настраиваясь на деловой разговор. — Это только новичку кажется, что земля такая девственно первозданная. На самом деле тут каждый участок поверхности под антропогенным воздействием.

— То есть как это? — не понял я.

— А так... Взять хотя бы почвы — ведь они с тех пор изменились. Да, да, и температура, влажность, кислотность тоже.

— Неужели так быстро? — я засомневался. — По-моему, подобного рода изменения накапливаются в почве столетиями...

— В удобрениях все дело, в азотных и фосфорных соединениях, а также, — Байдин задумался, подбирая нужное слово, — в непредсказуемой игре климата... Ну а раз другая почва — значит, и другой ландшафт. Связь улавливаете? Ведь он тоже все время меняется — новые злаки, кустарники появляются, хотя мы этого порой и не замечаем. — Он поднял глаза наверх, где торчали вершинки почти облетевших деревьев. — Между прочим, этой рощицы здесь тогда не было. И не было скотопрогонов на лугах, скрытых под землей коммуникаций... А вот вам еще пример: видите квадраты озимых? — Я молча кивнул. — Так вот под ними, на глубине восьмидесяти сантиметров и через каждые сто метров, пролегают трубы оросительной системы. Без полива нынче не проживешь... Склоны тоже стали более пологими — результат механизированной вспашки. Так что, доведись Тургеневу снова поохотиться в наших краях, ему не пришлось бы в каждой деревне менять тележную ось и проклинать здешние холмы... Да что тут толковать, — махнул рукой Байдин. — По любой складке местности, трещине, извиву можно прочитать — если, конечно, уметь это делать — все изменения, все микроскопические события, которыми жила природа.

— С речкой дело посложнее, — нахмурился главный инженер. — Ну пойдемте, посмотрим...

Пока мы разговаривали, спускаясь с пологого склона, Красивая Меча все время светилась сквозь деревья. Она чертила замысловатые петли, сама с собой пускалась наперегонки, бросаясь кружевной пеной, и была больше похожа на прыткую горную, нежели спокойную среднерусскую реку. Иногда на ее поверхность падали зыбкие отражения пухлых, подкрашенных солнцем облаков; цвета незаметно переходили один в другой, мельтешили слепящими отсветами, бликами, искрами и тут же таяли, поддавшись новой цветовой гамме.

Я опустил руку: вода была холодной и прозрачной. Опутанная водорослями галька, одиноко прогуливающиеся пескарики просматривались как сквозь увеличительное стекло. На середине реки играла рыбья молодь, гоняясь за солнечными зайчиками. Поверхность воды упруго вздувалась, словно снизу ее подогревали на маленьком огне; от грузных замоховевших валунов, застрявших на пороге, с шипением летели брызги, завивался в воронки пенный след. Речка резвилась, кружилась и порхала, как бабочка в летний полдень...

Однако стоило нам пройти каких-нибудь триста-четыреста метров вдоль берега, и мы не узнали Красивой Мечи. Она распахнулась плесом и текла с безличной покорностью человека, у которого все в прошлом. В равнодушной и медлительной неге проплывали мимо берега, и казалось, они не имеют к реке никакого отношения, словно существуют в другом времени, сами по себе.

Эту перемену в поведении Мечи Байдин прокомментировал по-своему — как гидромелиоратор.

— Коэффициент извилистости у Красивой Мечи много выше, чем у обычной реки в средней полосе. — Он помолчал. — Что мы раньше знали о ней? То, что она берет начало на Раевском плато Алаунской возвышенности. То, что длина ее 244 километра, колебания береговых высот — до 280 метров, питание в основном снеговое. Оползни, карстовые явления, небольшая загрязненность бытовыми и индустриальными стоками... А какова продолжительность ледостава? А скорость течения в разные сезоны? А количество воды, забираемой промышленностью и сельским хозяйством? Наконец, каково соотношение сточных вод и естественного стока реки? Мы тыкались в эту Мечу, как слепые котята: примерно... приблизительно... ориентировочно... А теперь мы знаем о ней все или почти все.

— Ну, например? — заинтересовался я.

— Например... — Он достал из портфеля внушительную папку под названием «Водохозяйственный паспорт бассейна реки Красивая Меча. Том 15-й», наскоро перелистал ее. — Нам известно теперь, кто и сколько потребляет воды, какова скорость течения... ну хотя бы в этом месте (0,2 метра в секунду), где происходит зарастание русла и почему, каков химический состав стоков в левом притоке Красивой Мечи — Уродовке (не смейтесь, она не менее красива, чем Меча!), сколько вылавливается рыбы (78 тонн в год). Наконец, мы знаем точное число отдыхающих на ее берегах — шесть с половиной тысяч человек ежегодно. И из них не менее трети на колесах. Для такой маленькой речки это, конечно, много. Ведь более сорока процентов вредных веществ обязано своим происхождением именно транспорту, и в частности — транспорту автотуристов... Все эти сведения, а их тут великое множество, — для пущей убедительности Байдин похлопал по кожаному переплету, — мы получили от сотрудников Казанского отдела Северного научно-исследовательского института гидрологии и мелиорации, которые работали здесь в течение нескольких сезонов...

О том, что в области недавно закончена паспортизация малых рек, я узнал еще в Туле. Эта сложная комплексная работа проведена на тульской земле, которая входит в Нечерноземную зону РСФСР, впервые. 1682 реки, речки и ручья, «заключенные» теперь в пятнадцать фолиантов машинописного текста, расписаны по таблицам, графикам и схемам, взяты под пристальный контроль ученых и специалистов водного хозяйства. Подробнейшим образом измерены площади речных бассейнов, расходы воды в половодье и межень, составлены ведомости химического состава стоков, определены наиболее пересыхающие участки, отметки урезов воды, коэффициент извилистости, мощность водозаборных установок, учтены все пруды и озера, влияющие на гидрографическую сеть, мосты, дороги, переправы, мельницы, плотины, устья стариц, родников, ключей, линии связи и электропередачи, четко обозначена водоохранная зона. 1682 творения природы (одиннадцать тысяч километров, если их вытянуть в линию) получили наконец права гражданства и законную прописку с указанием всех гидрологических и водохозяйственных параметров.

Плавица и Железница, Сорочка, Мутенка и Красивая... Теперь это не просто потоки влаги, серебристо струящиеся по дну оврагов, а самостоятельные водные артерии — пусть даже ничтожно малые, к которым пришел человек, чтобы внести их полезность в копилку народнохозяйственных планов. Нельзя сказать, что до получения «паспорта» все эти артерии трудились вхолостую. Они и прежде верно служили людям, помогали расти деревьям, подпитывали реки, но их энергия часто изливалась стихийно, неуправляемо, бесконтрольно. Теперь же забота об этих источниках приобрела целенаправленный характер, намечены перспективы их хозяйственного использования.

Как известно, в ближайшие 15—20 лет затраты воды в нашей стране увеличатся почти вдвое. Между тем естественные ресурсы речных бассейнов Нечерноземья РСФСР далеко не безграничны, и может получиться так, что будет «выпита» не одна малая река. Вот почему так важно знать все наши водные запасы и бережно хранить их. В том числе и такие «пустячные» водные системы, длина которых от истока до устья порой не превышает пяти-десяти километров.

Теперь, например, чтобы верно судить о будущем КПД Дона, нужно внимательнейшим образом контролировать его приток — Красивую Мечу, а чтобы знать о последней, необходима инвентаризация всех ее речушек, ручьев и родничков. И хотя у них не те возможности, да и силы не те, — они прародители, основа всего живого.

А названия у этих «малышек» удивительные. Скоморошка, Снежедь, Сухая Гать, Свинка, Олень, Крапивенка, Беспута, Улыбыш, Весьма, Незнайка — это бассейн Оки. Бобрик, Лютая, Непрядва, Богоявленка, Мокрая Табола, Сухая Табола, Гоголь — бассейн Дона. Есть еще речки Замарайка, Черемуха, Вертунья, Абражек, Шутиха; ручьи Галичка, Веселый, Буйчик, Гнилая Клешня. А вот Осетр со своим притоком Мордвесом, Тулица с Синетулицей, Скнига со Скнижкой, Бежка с Невежкой... И это лишь скудная горстка из того богатства, что содержалось в пятнадцати томах.

Когда и какие люди придумали эти названия, выпустили их в мир? Сейчас об этом, наверное, никто не помнит, ибо времена, когда бегущую воду награждали звучными именами, давно ушли в прошлое. Никто не остался безымянным: гораздый на выдумку тульский крестьянин углядел, кажется, все ручьи, протекающие вблизи его деревни, и дал им свои имена. И кто скажет, что эти голубые жилки русской земли не следует принимать в расчет только потому, что они ничтожно малы, и названия их менее интересны для науки, чем, скажем, названия озер или больших рек?

— ...Махнем-ка в Большую Корчажку, — вдруг предложил Байдин. — Тут недалеко. Покажу вам одно местечко.

— Какая-нибудь достопримечательность?

— Увидите, — загадочно улыбнулся он.

Вдоль берега, почти копируя его извивы, бежала узкая, заросшая лопухами колея, видимо, проложенная еще в старые тележные времена. Она то шустро взбегала на пригорки, то сворачивала в поле, то пряталась в густых кустах, то приваливалась в сырые овраги и, нащупав твердь, снова прижималась к путеводной Мече. Река по-прежнему хитро петляла. Осень выкрасила ее берега в рыжий и палевый цвета, и только вдоль самой кромки воды тянулась длинная белая дорожка гусиного пуха. Ветер кружил его в воздухе и бросал в лицо.

— Вот черти лапчатые! — возмутился Иван Иванович. — Нашли себе, понимаешь, профилакторий. Всю реку испакостили. — Отдыхавшие в лощинке гуси услышали его голос и подняли страшный «хай». Вытянув по-змеиному шеи, с гоготом и шипеньем на нас накатывалась неисчислимая гусиная рать, прижимая к реке, и мы, не сговариваясь, перешли на трусцу. — А это хорошо, что их так много развелось, — говорил, не переводя дыхания, Байдин. — Меча — отличная природная столовая. Все условия для нагула...

Большая Корчажка открылась сизыми треугольниками крыш с шестами антенн, лоскутами огородов с пожухлой ботвой, грузными округлыми стогами. На солнечном угреве празднично струилась река.

— Вот здесь мы выбрали место для створа будущей плотины, — Иван Иванович показал на перекат, у которого плескалась стая гусей. — Пока здесь, — подчеркнул он, — хотя, как мне кажется, лучшего створа и не сыскать. Отсюда, — его рука описала полукруг, — начнется Ефремовское водохранилище, которое разольется на двадцать один квадратный километр... В паводок Меча расходует огромные объемы воды, а летом, в жару, местами почти пересыхает. Вот мы и остановим воду в искусственном резервуаре, чтобы равномерно распределять ее в течение года.

Я смотрел на быструю речку, на старые дуплистые ивы, дремлющие в солнечной тишине, на покосившиеся сараи в разливах навозной жижи и понимал, что ничего этого скоро уже не будет. В район затопления, как сказал главный инженер, вместе с пригородными землями попадут около 1300 дворов с приусадебными участками. Те, кого переселят из «родовых гнезд» на новые места — в базовые сельскохозяйственные центры, получат благоустроенные дома с надворными постройками или денежную компенсацию.

Но какими они будут, эти базовые центры? Смогут ли принять всех переселенцев? Смогут ли новоселы держать корову на новом месте, гусей, уток, кур, поросят, иметь приусадебный участок? И наконец, что оно даст, это водохранилище, не нарушит ли установленный природой график стока Красивой Мечи, условия жизни речных обитателей? Кроме того, ведь под толщей воды будут навечно погребены многие гектары ценных земель...

— Преувеличиваете, — усмехнулся в усы Байдин. — Не такие уж они и ценные, эти земли. Хотя в какой-то мере вы правы: кое-что мы тут теряем. Зато каков экономический эффект! Сейчас здесь собирают худо-бедно 20—25 центнеров сена с гектара, а будут брать все шестьдесят. С помощью современных оросительных систем...

— Ну а сама река? — не отставал я. — Сохранится ли у нее способность к самоочищению? Сейчас, свободно пробегая от истока до устья, Меча сама себя лечит от вредных примесей, насыщаясь кислородом. А будет водохранилище — скорость течения резко замедлится. Вспомните Волгу: после создания каскада искусственных водоемов она стала «опаздывать» к Каспию почти на 400 дней. Диагноз — нарушено природное равновесие...

— Знаю, знаю, — остановил меня Иван Иванович. — Гниющие по берегам водоросли, цветение воды, высокий процент испарения с поверхности зеркала и т. д. и т. п. Но поймите правильно: мы не можем, не имеем права поступиться созданием водохранилища исключительно ради сохранения реки в ее первозданном виде. Интенсификация земледелия ставит свои условия...

— Для чего же тогда проводилась паспортизация, если Красивой Мече заранее отведена роль «заморной» реки? — В запальчивости я, кажется, хватил через край, но ровно настолько, чтобы разжечь своего собеседника.

Гуси, взявшие нас в кольцо, вдруг потеряли всю свою агрессивность и с живейшим интересом прислушивались к раскатам экологической дискуссии, словно именно от нас с Байдиным зависело их, гусиное, будущее.

— Вы неправильно ставите вопрос, — горячо защищался главный инженер. — Или мы строим водохранилище и губим реку, или отказываемся от строительства и оставляем реку в покое. «Или — или» — совершенно неграмотная постановка вопроса. Скорее всего, ее можно выразить так: «и — и». И сооружаем искусственный водоем, и делаем все возможное, чтобы Красивая Меча по-прежнему оставалась красивой.

— Но ведь потери-то неизбежны! — стоял я на своем.

— Согласен, без потерь мы не обойдемся. Но в наших силах сделать их минимальными. Например? Будем строить и совершенствовать очистные сооружения в Ефремове — многие из них действуют и сейчас, но без должной отдачи, как хотелось бы. Конечно, искусственная очистка не всегда эффективна, и ее не стоит переоценивать. Вот если бы многие бытовые и иные стоки сливать не в реку, а, скажем, на поля — было бы здорово. Ведь в большинстве случаев это ценнейшее органическое удобрение... Кроме того, с помощью небольших плотин можно гнать воду, чтобы она не застаивалась у берегов и таким образом сама себя очищала от загрязнения...

— Это на реке, — упорствовал я. — А как быть с водохранилищем, где наверняка задержится водообмен и начнется бурное развитие фитопланктона? Кто знает, может быть, даже таблички придется навешивать: «Пить, купаться и ловить рыбу строго запрещается!» Понятие «загустевшая вода» слишком хорошо известно ученым...

— Ну, знаете... — Иван Иванович посмотрел на меня как на ретрограда и полез в карман за сигаретами. — Поймите: строительство водохранилища диктуется высшими государственными интересами. Вода нужна и нам, тулякам, нужна и жителям Дона с его растущей промышленностью. И нигде, кроме как в водохранилище, ею не запасешься. — Он глубоко затянулся, и ветер сорвал дым с его губ. — А об Азовском море вы подумали? Оно катастрофически солонеет, и хоть малыми силами, но надо его спасать... А здоровье, досуг людей вы учитываете? Это ж такое удовольствие — водохранилище! Можно рыбку поудить, искупаться, а можно и на лодочке прокатиться. — Иван Иванович подошел к тихой заводи, где тесно сросшиеся водоросли почти сдерживали напор воды, постоял, помолчал. — Ну а насчет фитопланктона — здесь вы, наверное, правы. Цветение, ряска, кислородный голод — страшные бедствия водоемов. А потому думать надо еще и проверять, проверять...

Конечно, мы с Байдиным не обговорили и десятой доли вопросов: одного стихийно вспыхнувшего спора для этого слишком мало. Конкретной разработкой проблем Красивой Мечи сейчас заняты многие научные и хозяйственные органы, десятки ученых вовлечены в орбиту технико-экономических изысканий; и главная мысль — как извлечь выгоду из реки, не нарушая тонких природных взаимосвязей, — составляет существо этой работы. Потому что Красивая Меча сегодня — это уже не только творение природы, а, правильнее сказать, творение природы и человека...

С окрестных лугов и перелесков напахивало свежим сеном, грибной прелью, едкой горечью костров. Мы присели у берега; рядом мирно паслись гуси, выщипывая траву. Река катилась в сплетении тугих синих струй, в жемчужных вспышках брызг, и мысли катились вслед реке, будоража воображение, подстегивая память.

— Помните у Тургенева? — сказал я Байдину, раскрывая томик «Записок охотника».

— А что именно? — заинтересовался он.

— Вот послушайте... «Вы не двигаетесь — вы глядите: та глубокая, чистая лазурь возбуждает на устах ваших улыбку, невинную, как она сама... И все вам кажется, что взор ваш уходит дальше и дальше и тянет вас самих за собой в ту спокойную, сияющую бездну, и невозможно оторваться от этой вышины, от этой глубины...»

Тульская область

Олег Ларин, наш спец. корр.